Начитавшись Матвейчева, начал понимать, что, хотя мы уже живём в постмодернизме, то есть в культуре, преодолевающей модерн, наша реальность пытается соответствовать ещё домодерновским теориям. Многа букофНапример, традиционное деление идеологий -- консерватизм, либерализм, социализм. Грубо говоря, консерватизм -- за государство, либерализм -- за олигархов, социализм -- за массы. Так вот, ещё со времён Аристотеля существовало деление государств на 3 вида: где правит один, где правят несколько и где правят все. Иными словами, три традиционные идеологии восходят к трём традициям, каждая из которых защищает свой тип государственного устройства.
Всё это -- домодерновские парадигмы. Почему? Потому что Гегель -- высшее проявление немецкой классической философии и одновременно с этим её конец, он же -- самый сильный выразитель культуры модерна -- уже преодолел эти три традиционные теории. По его словам, в нормальном государстве должен быть синтез и того, и другого, и третьего. Монарх должен символизировать единство государства и представлять его на международной арене, он -- единственный, кто существует по традиции, а не по закону, и потому он над законом, то есть имеет право его устанавливать, превращать бумажку в общеобязательное правило. Чиновники -- те, кто формируется согласно законам государства и законам разума, туда должны попадать только лучшие. В их руках сосредоточено управление. Сами законы принимает парламент как выразитель общей воли, чтобы законы соответствовали потребностям государства. Так должно быть в идеале. Если же так не происходит, то государство больно.
Иными словами, ещё в середине XIX века появилась теория, которая до сих пор обгоняет текущую практику. Практика, получается, сделала даже шаг назад, поскольку до сих пор использует терминологию ещё тех теорий. Но ладно бы это, так ведь постмодерн -- это преодоление модерна. Но вот незадача: в постмодерне не появилось достаточно сильных политических теорий, которые бы преодолели и включили в себя гегелевскую. Иными словами, наша действительность на шаг отстаёт от теории, а теория на шаг отстаёт от общего развития человеческой мысли. По крайней мере, так считает Матвейчев.
Я в принципе с этим согласен, кроме одного пункта: ещё Аристотель говорил, что идеальное государство -- это всегда и монархия, и аристократия, и полития. Так как монарху, заботящемуся о государстве, нужна твёрдая опора в виде своего окружения, также заботящемуся о государстве. А без народа, заботящегося об общем благе, все их старания пойдут прахом. Иными словами, в правильном государстве присутствует и власть одного, и власть нескольких, и власть всех -- при условии заботы об общем благе со стороны всех. И что мы видим? Примерно это же и говорил Гегель. Иными словами, мы используем понятия и идеи, которые несильно отошли от античности, то есть от первой эпохи человеческой мысли (затем -- средневековье, модерн и пост-модерн). Безусловно, из-за этого возникают терминологические путаницы, которые в мире политики тут же используют для спекуляций. Партии делятся на правых, центристских и левых, в них ещё есть деление на реакционных, умеренных и радикальных. Всё бы хорошо, но почему либералы вдруг стали правыми? то есть консерваторами? Потому что, отвечают, чистая либеральная идеология -- это влияние прошлого, сейчас в моде больше социал-демократы. Которые оказываются центром, так как ратуют за рост среднего класса за счёт низов и служение его интересам. Куда идут консерваторы, я лучше промолчу.
И что же это значит? А это и значит, что группы понятий "консерватор, либерал, социалист", "правый, центристский, левый" и "реакционный, умеренный и радикальный" не только не соотносятся друг с другом, но и не описывают текущую действительность. Теории, которые строятся на этих понятиях -- это морально устаревшие мысли. Но всё бы хорошо, если бы практические следствия этих теорий не пытались бы реализовать в политике! То есть нам навязывают то, что уже не соответствует ситуации. И уж точно не соответствует будущему, в которое мы по необходимости придём. А что же ему соответсвует?
Когда-то Ницше сказал, что его идеи определят философию на три столетия. Хайдеггер когда-то написал, что, в таком, случае, его философия -- это философия вообще на следующие триста лет. Матвейчев, проводя параллели, отмечает, что мы все сейчас действительно живём по Ницше. И будем жить ещё некоторое время -- наше ближайшее будущее. А жить по Хайдеггеру мы начнём гораздо позднее. Что же Матвейчев предлагает? Не разрабатывать Ницше, выводя из его учения категории нашей текущей жизни, и даже не разрабатывать Хайдеггера, чтобы соткать мысль нашего будущего. Он предлагает попытаться сделать ещё один прорыв. А почему нет? Метафизика сразу схватывает всё и сразу, в любом месте и любое время, отвечая на вопрос: "Почему есть сущее, а не ничто?". Философия Хайдеггера -- это преодоление метафизики. Если можно даже прорваться через всеобъемлющую мысль, то чего нам бояться?
Другой вопрос, что ещё Ницше предостерегал от мести своему прошлому, говоря о Вечном Возвращении. Суть его в том, что человек должен жить так, чтобы он хотел, чтобы то, что с ним происходило и происходит, повторялось вечно. Хайдеггер пошёл ещё дальше: чем сильнее и глубже мысль, тем сильнее она укоренена в бытии. Бытие же конечно, то есть временно, то есть исторично. Иными словами, чтобы преодолеть Хайдеггера, нужна идея, которая была бы не менее близка к бытию, чем его огромное и сложное учение. Преодоление не значит критику и отрицание, оно значит, что будет сказано примерно то же, но нечто большее. Или же будет просто взят такой ракурс, который никто никогда не брал.
Честно признаться, такой вывод меня несколько озадачил. Хайдеггер оставил 100 томов собрания сочинений, сейчас опубликовано на русском языке не так уж и много. Иными словами, у меня нет ресурсов для подобного преодоления. Впрочем, я испытал огромное влияние Хайдеггера (пускай и через призму Матвейчева, так как убедился, что саму философию он передаёт с незначительными искажениями). Так что, возможно, я немного переделаю и свои концепты.
Вообще, мне не очень нравится постмодерн как эпоха, хоть я и мыслю в его категориях. В чём они примерно состоят? Модерн предполагал человека как субъекта, то есть субстанции, иными словами мир теперь основывался на человеке. А постмодерн вырос из осознания того факта, что человек как основа всего подходит плоховато. Мы видим то, что хотим видеть и научены видеть, то есть на нас влияет нечто постороннее. На что, между прочим, и мы оказываем весьма сильное влияние. Но так как человек остаётся основой всего, то и получается, что эта самая основа всего сама и делает себе основание. То есть никакого основания, всеобщего и необходимого, на самом деле нет. А как только мы это поняли, самым простым источником оснований стало наше прошлое. Отсюда пафос постмодерна: творчество -- это отсылки и цитаты. Для этого не нужен автор. В практической жизни важен не человек, а его место в структуре взаимоотношений. Отсюда -- смерть субъекта во имя структур, также ни на чём не основанных.
Мир моей книги -- это гипертрофированный постмодерн. Это ситуация, когда нет даже прошлого, чтобы было какое-либо основание. И, через поиск основания, я хотел реабилитировать модерн, чтобы он продолжил, пусть и маленькими шажками, идти дальше, выполняя свой проект стремления к будущему из прошлого через настоящее. Но это основание уже было найдено, и не то что не в рамках модерна, а в рамках, интересных даже с точки зрения XX века, века, подарившего миру небывалое развитие философии. Выше я говорил про то, что Хайдеггер преодолел метафизику. Как именно? Он сказал, что вопрос "Почему есть сущее, а не ничто?" -- производный. Ответ на него во многом зависит от ответа на другой вопрос: "Что значит быть?" И в зависимости от того, как на него отвечали, формировалась эпоха. Быть близким к бытию значит соответствовать своей сущности. Сущность человека -- мыслить. Мысль выражается и оформляется в языке. Поэтому Хайдеггер говорит, что язык -- это дом бытия, а человек -- его сосед в этом доме. Человек должен мыслить (не в смысле задачи решать, а творить), этим он благодарит бытие за то, что оно поставило человека равным.
Это не то чтобы вписывается в мир моей книги, это можно даже лейтмотивом смело делать. Бесконечно рождающийся и умирающий мир, и герой, живущий в мире, но не принадлежащий ему. В таком мире не может быть другого основания, кроме того, что он есть, а герой каждый раз творит свою судьбу, когда проявляется в мире в очередном его рождении. Всё бы хорошо, но ведь это отлично подходит под Хайдеггера, но не может его преодолеть. Что тогда делать? Пока не знаю. Вдруг мне удастся сделать что-то, что сделает хотя бы на маленький шажочек больше, чем Хайдеггер? Как-никак, книга ещё не написана.
Всё это -- домодерновские парадигмы. Почему? Потому что Гегель -- высшее проявление немецкой классической философии и одновременно с этим её конец, он же -- самый сильный выразитель культуры модерна -- уже преодолел эти три традиционные теории. По его словам, в нормальном государстве должен быть синтез и того, и другого, и третьего. Монарх должен символизировать единство государства и представлять его на международной арене, он -- единственный, кто существует по традиции, а не по закону, и потому он над законом, то есть имеет право его устанавливать, превращать бумажку в общеобязательное правило. Чиновники -- те, кто формируется согласно законам государства и законам разума, туда должны попадать только лучшие. В их руках сосредоточено управление. Сами законы принимает парламент как выразитель общей воли, чтобы законы соответствовали потребностям государства. Так должно быть в идеале. Если же так не происходит, то государство больно.
Иными словами, ещё в середине XIX века появилась теория, которая до сих пор обгоняет текущую практику. Практика, получается, сделала даже шаг назад, поскольку до сих пор использует терминологию ещё тех теорий. Но ладно бы это, так ведь постмодерн -- это преодоление модерна. Но вот незадача: в постмодерне не появилось достаточно сильных политических теорий, которые бы преодолели и включили в себя гегелевскую. Иными словами, наша действительность на шаг отстаёт от теории, а теория на шаг отстаёт от общего развития человеческой мысли. По крайней мере, так считает Матвейчев.
Я в принципе с этим согласен, кроме одного пункта: ещё Аристотель говорил, что идеальное государство -- это всегда и монархия, и аристократия, и полития. Так как монарху, заботящемуся о государстве, нужна твёрдая опора в виде своего окружения, также заботящемуся о государстве. А без народа, заботящегося об общем благе, все их старания пойдут прахом. Иными словами, в правильном государстве присутствует и власть одного, и власть нескольких, и власть всех -- при условии заботы об общем благе со стороны всех. И что мы видим? Примерно это же и говорил Гегель. Иными словами, мы используем понятия и идеи, которые несильно отошли от античности, то есть от первой эпохи человеческой мысли (затем -- средневековье, модерн и пост-модерн). Безусловно, из-за этого возникают терминологические путаницы, которые в мире политики тут же используют для спекуляций. Партии делятся на правых, центристских и левых, в них ещё есть деление на реакционных, умеренных и радикальных. Всё бы хорошо, но почему либералы вдруг стали правыми? то есть консерваторами? Потому что, отвечают, чистая либеральная идеология -- это влияние прошлого, сейчас в моде больше социал-демократы. Которые оказываются центром, так как ратуют за рост среднего класса за счёт низов и служение его интересам. Куда идут консерваторы, я лучше промолчу.
И что же это значит? А это и значит, что группы понятий "консерватор, либерал, социалист", "правый, центристский, левый" и "реакционный, умеренный и радикальный" не только не соотносятся друг с другом, но и не описывают текущую действительность. Теории, которые строятся на этих понятиях -- это морально устаревшие мысли. Но всё бы хорошо, если бы практические следствия этих теорий не пытались бы реализовать в политике! То есть нам навязывают то, что уже не соответствует ситуации. И уж точно не соответствует будущему, в которое мы по необходимости придём. А что же ему соответсвует?
Когда-то Ницше сказал, что его идеи определят философию на три столетия. Хайдеггер когда-то написал, что, в таком, случае, его философия -- это философия вообще на следующие триста лет. Матвейчев, проводя параллели, отмечает, что мы все сейчас действительно живём по Ницше. И будем жить ещё некоторое время -- наше ближайшее будущее. А жить по Хайдеггеру мы начнём гораздо позднее. Что же Матвейчев предлагает? Не разрабатывать Ницше, выводя из его учения категории нашей текущей жизни, и даже не разрабатывать Хайдеггера, чтобы соткать мысль нашего будущего. Он предлагает попытаться сделать ещё один прорыв. А почему нет? Метафизика сразу схватывает всё и сразу, в любом месте и любое время, отвечая на вопрос: "Почему есть сущее, а не ничто?". Философия Хайдеггера -- это преодоление метафизики. Если можно даже прорваться через всеобъемлющую мысль, то чего нам бояться?
Другой вопрос, что ещё Ницше предостерегал от мести своему прошлому, говоря о Вечном Возвращении. Суть его в том, что человек должен жить так, чтобы он хотел, чтобы то, что с ним происходило и происходит, повторялось вечно. Хайдеггер пошёл ещё дальше: чем сильнее и глубже мысль, тем сильнее она укоренена в бытии. Бытие же конечно, то есть временно, то есть исторично. Иными словами, чтобы преодолеть Хайдеггера, нужна идея, которая была бы не менее близка к бытию, чем его огромное и сложное учение. Преодоление не значит критику и отрицание, оно значит, что будет сказано примерно то же, но нечто большее. Или же будет просто взят такой ракурс, который никто никогда не брал.
Честно признаться, такой вывод меня несколько озадачил. Хайдеггер оставил 100 томов собрания сочинений, сейчас опубликовано на русском языке не так уж и много. Иными словами, у меня нет ресурсов для подобного преодоления. Впрочем, я испытал огромное влияние Хайдеггера (пускай и через призму Матвейчева, так как убедился, что саму философию он передаёт с незначительными искажениями). Так что, возможно, я немного переделаю и свои концепты.
Вообще, мне не очень нравится постмодерн как эпоха, хоть я и мыслю в его категориях. В чём они примерно состоят? Модерн предполагал человека как субъекта, то есть субстанции, иными словами мир теперь основывался на человеке. А постмодерн вырос из осознания того факта, что человек как основа всего подходит плоховато. Мы видим то, что хотим видеть и научены видеть, то есть на нас влияет нечто постороннее. На что, между прочим, и мы оказываем весьма сильное влияние. Но так как человек остаётся основой всего, то и получается, что эта самая основа всего сама и делает себе основание. То есть никакого основания, всеобщего и необходимого, на самом деле нет. А как только мы это поняли, самым простым источником оснований стало наше прошлое. Отсюда пафос постмодерна: творчество -- это отсылки и цитаты. Для этого не нужен автор. В практической жизни важен не человек, а его место в структуре взаимоотношений. Отсюда -- смерть субъекта во имя структур, также ни на чём не основанных.
Мир моей книги -- это гипертрофированный постмодерн. Это ситуация, когда нет даже прошлого, чтобы было какое-либо основание. И, через поиск основания, я хотел реабилитировать модерн, чтобы он продолжил, пусть и маленькими шажками, идти дальше, выполняя свой проект стремления к будущему из прошлого через настоящее. Но это основание уже было найдено, и не то что не в рамках модерна, а в рамках, интересных даже с точки зрения XX века, века, подарившего миру небывалое развитие философии. Выше я говорил про то, что Хайдеггер преодолел метафизику. Как именно? Он сказал, что вопрос "Почему есть сущее, а не ничто?" -- производный. Ответ на него во многом зависит от ответа на другой вопрос: "Что значит быть?" И в зависимости от того, как на него отвечали, формировалась эпоха. Быть близким к бытию значит соответствовать своей сущности. Сущность человека -- мыслить. Мысль выражается и оформляется в языке. Поэтому Хайдеггер говорит, что язык -- это дом бытия, а человек -- его сосед в этом доме. Человек должен мыслить (не в смысле задачи решать, а творить), этим он благодарит бытие за то, что оно поставило человека равным.
Это не то чтобы вписывается в мир моей книги, это можно даже лейтмотивом смело делать. Бесконечно рождающийся и умирающий мир, и герой, живущий в мире, но не принадлежащий ему. В таком мире не может быть другого основания, кроме того, что он есть, а герой каждый раз творит свою судьбу, когда проявляется в мире в очередном его рождении. Всё бы хорошо, но ведь это отлично подходит под Хайдеггера, но не может его преодолеть. Что тогда делать? Пока не знаю. Вдруг мне удастся сделать что-то, что сделает хотя бы на маленький шажочек больше, чем Хайдеггер? Как-никак, книга ещё не написана.
@темы: Умные мысли